медосмотр, медкнижка, медицинская справка
Царфис П. Записки военного врача
Отдых
ОтдыхМедцентр "МедикаФарм"Москва
Здесь представлен фрагмент.
2017.
О медиках в военных шинелях, об их нелегком и самоотверженном труде в годы Великой Отечественной войны рассказывается в этой книге. К ним принадлежал и ее автор - врач-хирург, начальник фронтового госпиталя, ныне доктор медицинских наук, профессор. Он пишет о том, что видел и пережил, о своих коллегах, о всех тех, кто был причастен к спасению раненых бойцов и командиров. Рассчитана на массового читателя.
Предисловие
Есть высокая справедливость в том, что наши медицинские работники, участвовавшие в Великой Отечественной войне, удостоены почетных наград Родины и что в советском народе живет благодарная память об их подвигах. Недаром бывшие фронтовики, обращаясь мыслью к отгремевшим битвам, не забывают помянуть добрым словом своих врачей, медицинских сестер, весь заботливый лечащий люд. Тяжелая ноша пала в военные годы на плечи советских медиков. Но они не дрогнули, все выдюжили и, спасши многие тысячи жизней советских воинов, внесли огромный вклад в победу над фашизмом.
Война, вероломно навязанная нам фашистской Германией и поддерживавшаяся другими реакционными силами мирового империализма, явилась самой жестокой и наиболее кровавой изо всех войн. По количеству жертв она далеко превзошла своих предшественниц. В этих условиях особенно велика была роль советских военных медиков. Они не только спасали от гибели раненых бойцов и командиров, но и старались вернуть их к полноценной жизни, чтобы пострадавшие от огня противника вновь были способны и на бой, и на труд, и на все человеческие радости. Статистика свидетельствует: основную часть пополнений, прибывавших на фронт, особенно в заключительный период войны, составляли люди, вернувшиеся из госпиталей после излечения. Это был результат нелегкого, часто самоотверженного труда медицинских работников.
Когда вспоминаешь войну, фронтовую обстановку, перед глазами встают отважные медицинские сестры и санитары, выносящие раненых с поля боя, смертельно уставшие, еле держащиеся на ногах хирурги, порой оперирующие в походных палатках под аккомпанемент разрывов вражеских бомб и снарядов. И если бы все это не пришлось видеть и испытать много раз самому, можно было бы подумать, что припомнился какой-то страшный сон.
Книга П.Г.Царфиса привлекает прежде всего тем, что она правдиво отображает в основных чертах жизнь и труд наших военных медиков в годы Великой Отечественной войны. Начав службу в 1-й же день войны врачом-хирургом, автор работал в медсанбате, возглавлял несколько фронтовых госпиталей, в т.ч. хирургический полевой подвижной госпиталь, действовавший в непосредственной близости от передовой.
Должен заметить, что документальная литература, посвященная деятельности советских медиков на фронтах Великой Отечественной войны, недостаточно рассказывала о наших коллегах, об их важной работе. Тем интереснее для читателя встречи со многими медицинскими работниками всевозможных рангов, о которых говорится в этой книге. Среди ее героев и санитары, и санинструкторы, и медицинские сестры, и многие врачи, известные ученые-медики, и крупные организаторы военно-медицинского дела тех лет. Центральной фигурой в военно-полевой хирургии является, естественно, врач-хирург, обладающий большими знаниями, умудренный опытом, человек волевой, с яркой индивидуальностью. Такие военные хирурги представлены в книге.
Выдающийся хирург нашей эпохи Н.Н.Бурденко отмечал, подводя итоги многотрудной и высокоэффективной деятельности советских медиков в Великой Отечественной войне, что ни 1 армия никогда не имела в своем составе такого количества ученых, профессоров, академиков, работавших непосредственно на фронтах, как наша Красная Армия. Этот факт, выразительно характеризующий патриотический дух советских медиков и их ратный подвиг, получил достойное отражение в книге. Привлекают внимание своеобразные литературные портреты Н.Н.Бурденко и С.С.Юдина, выдающихся советских хирургов, с которыми встречался автор во фронтовом госпитале. Стремление показать виртуозов различных областей хирургии, знаменитых теоретиков и клиницистов во всем своеобразии их индивидуальностей сочетается в этих очерках, не без успеха, с намерением четко определить основные черты их мастерства. Книга знакомит и с другими видными деятелями советской медицины - С.С.Гирголавом, П.А.Куприяновым, В.Н.Шамовым. Они также работали на фронтах, невзирая на свой почтенный возраст и недуги. То был подвиг, вдохновленный патриотическими чувствами, и он остается жить в памяти все новых поколений советских медиков.
Весьма существенным является то, что в серьезной и многогранной работе профессора П.Г.Царфиса обобщена разнообразная деятельность военно-медицинской службы, разумеется в основных ее аспектах, и рельефно очерчена решающая роль в ее успехах Коммунистической партии. Здесь глубоко, на мой взгляд, проанализированы главные источники достоинств нашей военно-медицинской службы, показаны их корни, исходящие из советского социально-экономического строя, социалистической идеологии. То, что автора привели к таким выводам опыт всей его фронтовой работы, послевоенные исследования и размышления, придает им еще большую значимость и убедительность.
Книга ярко показывает неразрывную связь наших военных медиков со всеми советскими войнами и тружениками тыла, их беспредельную любовь к социалистической Родине, преданность идеям Коммунистической партии. Именно это и позволило им выдержать суровые испытания войны и своим гуманным самоотверженным трудом способствовать победе над немецко-фашистскими захватчиками.
К.М.Лисицын, главный хирург Министерства обороны СССР, генерал-лейтенант медицинской службы, член-корреспондент АМН СССР, профессор.
Время суровых испытаний
Ранним воскресным утром 22.6.1941г. меня разбудил телефонный звонок. Звонил райвоенком.
- Война, доктор, Гитлер полез, - сказал он взволнованно. - Явитесь в 11:00 при документах и личных вещах.
Помню, как простился с женой, тоже врачом, обнял и поцеловал напоследок нашу 2-летнюю Тамару, пожалев, что она еще так мала. Помню, как шел по тихим улочкам Шепетовки, уже тронутым, казалось, тенью общей беды. Помню также, как заглянул попутно в нашу межрайонную больницу, где проведал пожилую больную, у которой накануне удалил воспалившийся аппендикс, пожал руки своим старшим коллегам и хирургическим сестрам, с которыми трудился 2 года сразу после окончания института. А в завершение моей мирной жизни увидел у крыльца военкомата группу женщин, молчаливых, печальных, словно изваяние скорби.
На следующий день уже в качестве врача-хирурга дивизионного медицинского пункта я впервые начал работать в боевой обстановке. Это произошло северо-западнее Львова, возле местечка Великие Мосты. Там стоял 158-й полк кавалерийской дивизии, которой мы были приданы. Этот полк, еще не успевший освоить свой новый рубеж, подвергся нападению фашистов. Атака была сумбурная, видимо с ходу, с довольно плотным минометным огнем. В скоротечном, но жарком бою кавалеристы отбили врага. Гитлеровцы отошли к той же недалекой роще, откуда внезапно начали наступление. Они располагали, вероятно, такими же примерно силами, как и мы, а главное - не имели танков. Для острастки фашисты продолжали против нас минометный огонь, уже рассеянный. Все это время немногочисленный персонал медицинского пункта был в работЕ.Из зоны огня доставляли раненых, вносили в просторные палатки, расположенные в тени тополей. Тотчас мы помогали им всем возможным - лишь бы отвести угрозу смерти, уменьшить страдания, подготовить к хирургическому лечению. Оказав 1-ю медицинскую помощь нашим товарищам, вечером отправили их в тыловой госпиталь на приспособленных для этого грузовиках-полуторках.
За 1-м сравнительно легким боем последовало множество других, которым я вскоре потерял счет. Чем интенсивнее становилось огромное сражение, полыхавшее по всей протяженности советско-германского фронта, тем больше становилось раненых. И каждому из них медики должны были без промедлений оказывать помощь, должны были и оказывали в любой обстановке.
До войны я машинально запоминал всех, кого привелось лечить, - их лица, выражение глаз, ну и, понятно, особенности недуга, - делал для себя и своих коллег те или иные полезные выводы из каждой проведенной операции. На фронте летом 1941г. это было физически невозможно. Советские военные медики трудились тогда поистине не переводя дыхания. Никто не помышлял о собственной безопасности, действуя в зоне огня, под бесчисленными бомбежками, не вспоминал о застарелых болячках, не обращал внимания на неустроенность быта да и просто на изнеможение от непрерывного труда, требовавшего высокого напряжения духовных и физических сил, - 2-3-часовой сон в сутки был для большинства из нас неписаной нормой, нарушавшейся лишь изредка. Но медики с этим не могли считаться и не считались. Наше святое дело, такое нужное в ту пору миллионам советских людей, поглощало нас с головой, отметая все стороннее, казавшееся мелким.
То было время самых суровых испытаний, которым подверглась наша великая Родина и с нею каждый советский человек, его честь и мужество, выдержка и воля, его отношение к своим близким и к памяти предков, ко всему своему народу. Подобных испытаний по масштабам и глубине, по накалу не ведала ни 1 страна на земле.
Мы уже немало знали до того о чудовищных преступлениях гитлеровцев в оккупированных ими странах Западной Европы. Вероломное нападение фашистских захватчиков на нашу страну свидетельствовало также, что нам противостоит безмерно подлый и коварный враг, что он весьма силен и опытен в военном деле и что борьба против него - борьба не на жизнь, а на смерть - началась в неблагоприятных для нас условиях. Однако понимание этих фактов не ввергло советских людей в трепет, застилающий совесть и разум, напротив - отозвалось в миллионах сердец гневной решимостью одолеть захватчиков. Фашистские танковые армады, нередко в ту пору разрывавшие линии обороны наших войск, сумели местами вклиниться далеко в глубь советской территории. Но они не смогли добиться главного, чего ждала от них гитлеровская камарилья, - парализовать нашу волю к сопротивлению.
Несокрушимость советского строя давала себя знать во многом с 1-х же дней войны, сколь бедственно эти дни ни сложились. Именно в ту грозную пору мы, например, услышали от раненых пограничников о подвиге в бою у села Скоморохова, на участке расположения нашей дивизии, горстки бойцов с 13-й пограничной заставы под командой лейтенанта А.В.Лопатина. 11 дней и ночей отбивали эти герои натиск многократно превосходивших по численности сил неприятеля, препятствуя его продвижению в важном направлении. Благодаря той же устной фронтовой почте мы задолго до сообщения Совинформбюро узнали также о высоком мужестве защитников Перемышля. Немецко-фашистские войска в 1-й же день войны овладели этим пограничным городом. Но назавтра их выбили пограничники при поддержке вооруженных отрядов трудящихся. Получив подкрепление, защитники Перемышля целую неделю удерживали город, оставив его 30 июня лишь по приказу командования.
И я рад сказать без тени преувеличения, что для меня и моих товарищей по Юго-Западному фронту 1-й зарницей нашей победы над фашистской Германией остается поныне сражение в районе Луцк-Броды-Ровно. То было, по определению советских военных историков, самое крупное в 1-й период войны танковое сражение, когда войска фронта не только на целую неделю задержали противника на этом направлении и нанесли ему большие потери, но и сорвали замысел врага по окружению всех сил фронта на Львовском выступе.
Отсюда, разумеется, не следовало, что самое трудное и опасное для нас уже осталось позади. Как писал впоследствии Маршал Советского Союза Г.К.Жуков, характеризуя сентябрьский период 1941г., "противник, произведя перегруппировку своих сил на московское направление, превосходил все 3 наших фронта, вместе взятых, по численности войск - в 1,4 раза, по танкам - в 1,7, по орудиям и минометам - в 1,8 и по самолетам - в 2 раза". Превосходство это носило преходящий характер, было вполне преодолимо для нас в потенции, что целиком подтвердилось позже, но для этого требовалось предельное напряжение сил на фронте и в тылу, время и еще раз время, добываемое в горниле битв.
Все это, естественно, отзывалось так или иначе на развитии военных событий, и в т.ч. на решении такой первостепенной задачи боевых действий, как их медицинское обеспечение.
На фронтовых путях-дорогах
Вглядываясь теперь сквозь даль времени, в последние дни июня и начало июля 1941г., я мысленно вижу прежде всего фронтовые пути-дороги, множество разных дорог - шоссейных, грейдерных, проселочных, то широких, то узких, с воронками от авиабомб и снарядов по сторонам, а иногда и на самих дорогах. Днем и ночью неслись по ним грузовики с разным войсковым имуществом, катили орудия на конной тяге, не раз я видел даже тачанки. Иногда шли воинские части, либо подразделения - то выведенные из боя, то вырвавшиеся из окружения. Бойцы шли при оружии, усталые, угрюмые, не очень ровным строем, но все же строем. Ехали, раскачиваясь, длинные повозки, груженные домашним скарбом, с детишками наверху, брели беженцы с котомками за спиной, кто-то вел велосипед, обвешанный узлами со всяким добром, за другими тянулись коровы, козы. Словом, то были дороги отступления. А в не очень большом отдалении громыхала линия фронта.
Горько было глядеть на эти пути-дороги, горько, но не безнадежно. Наши войска не были разбиты в жестоких боях, не считали себя таковыми и имели на то право, сколь бы тяжко ни приходилось им в те дни. Они отступали, упорно и обдуманно обороняясь. И отходили, как правило, по приказу командования, т.е. с трезвым учетом плюсов и минусов, в порядке осуществления определенных маневров. И их мужественное самообладание, способность сохранять присутствие духа и в наиболее критических ситуациях находили 1 из наглядных воплощений в организованности медицинского обеспечения боевых действий.
Медицинские учреждения двигались вместе с войсками. На полуторках везли свернутые палатки, комплекты медицинского оснащения, носилки, ящики с инструментами, лекарствами, перевязочными материалами. Отдельно везли раненых, получивших 1-ю помощь.
В условиях маневренных боевых действий, которые вели тогда войска Юго-Западного фронта, обстановка менялась часто и быстро. Но какой бы огненный шквал ни поднимался кругом, о раненых мы не забывали. Выносить их с поля боя было законом для нас. О защитниках Родины, пострадавших на поле брани, медики заботились прежде всего, порой жертвуя собой ради их спасения.
Так поступил, например, Василий Крошеница, санитар дивизионного медицинского пункта, в котором я служил в начале войны. То был обаятельный человек, высокий, крепкий, лет 26-27 (потому, к сожалению, не знаю его отчества), с горячими черными глазами. Он был отважен, любил людей и делал свое благородное и опасное дело мастерски. Помню, как удивительно бережно и осторожно переносил он раненых с носилок на операционный стол. Нетрудно понять, что почувствовал этот богатырь с сердцем ребенка, когда увидел, что к медицинским палаткам, где находилось около 100 раненых, устремился фашистский танк, прорвавшийся через линию обороны наших войск. В эту минуту из палатки выходила за водой хирургическая сестра. Увидев приближающийся фашистский танк, она в ужасе закричала. Встревоженный, я выбежал за ней и тут увидел Крошеницу с гранатой в руке. Впившись глазами в черное чудовище с белыми крестами на боках, он бросился на землю и быстро пополз ему навстречу. Через несколько секунд раздался взрыв, и танк загорелся.
Мы кинулись к Василию Крошенице. Израненного и контуженного, отнесли героя в медицинскую палатку, сделали все, что только могли, для его спасения. Но все было тщетно: он умер, не приходя в сознание.
Василий Крошеница остался навсегда в нашей памяти таким, каким жил, - прекрасным человеком, достойным сыном своей великой социалистической Родины.
Да, войн не бывает без жертв, таковы они по природе. А войны, развязанные империализмом, наиболее бедственны и кровопролитны, поскольку неизменно носят агрессивный характер, преследуют антигуманные цели и ведутся, особенно в нынешний век, средствами массового человекоистребления.
Медицинские работники, находившиеся рядом с воинами передовых частей Красной Армии, сражавшимися против фашистских захватчиков и героически защищавшими свободу и независимость советских людей, социалистического отечества, брали с них пример и так же самоотверженно старались выполнить свой долг, спасая раненых. Они вели в беспримерных масштабах неустанную, всестороннюю борьбу со смертью, витавшей на полях сражений. Врачи еще только приобретали опыт работы во фронтовой обстановке, а она была весьма неблагоприятна для налаживания медицинской службы. Первичная хирургическая обработка и все прочее, необходимое при тяжелых ранениях, требуют, по давним представлениям, госпитальной обстановки, возможной лишь в тылах. Однако летом 1941г. действительность неоднократно вынуждала нас отступать от таких канонов, затверженных на институтской скамье, и во имя спасения людей, активной защиты бойцов от смерти незамедлительно осуществлять хирургическое вмешательство и в медицинской палатке, и в полуразрушенном доме под обстрелом врага.
В пристанционном поселке, на окраине которого гремел затянувшийся бой, мне пришлось жарким июньским днем сделать 4 ампутации - другой меры для спасения 4 человек, увы, не имелось. Раненые перенесли операцию вполне благополучно, что подтвердило, как я узнал позже, дальнейшее лечение (одного из этих моих пациентов я случайно встретил после войны). Но тогда нужно было еще обеспечить им возможность такого лечения. И вот назавтра, чуть свет, подвезли их к железнодорожной станции и уложили вместе с другими ранеными, подвергнутыми хирургической обработке, в так называемую санитарную летучку, состоявшую из ряда товарных вагонов с нарами. Сопровождаемая медицинскими сестрами, она вскоре отбыла в тыл к ближайшему госпиталю.
Оставлять раненых, тем более перенесших тяжелую операцию, в неблагоустроенном помещении медсанбата, куда меня за это время перевели, никак нельзя было. Поблизости вели огонь наши орудия. Им отвечала вражеская артиллерия. Рядом догорал и рушился большой дом. Дым от этого пожара тянулся в нашу операционную, к лежавшим раненым. Словом, все шло к тому, что пора было вновь сниматься с места. Так уж складывалась обстановка, что на Юго-Западном фронте наш медсанбат задерживался тогда на 1 месте в среднем 2-3 дня. А функции свои мои коллеги выполняли при этом исправно, обслуживали почти всех раненых.
На путях-дорогах от 1 боя к следующему, от 1 месторасположений к другим пришлось увидеть и пережить многое.
Болью в сердце отзывалась тревога, с какой глядели нам вслед жители разных селений и городов родной моей Украины, когда мы проезжали мимо них на военных грузовиках. Стояли пригорюнившись у своих домов старики и женщины с детьми и как бы спрашивали нас безмолвно: "Уходить с вами или оставаться, ждать, когда воротитесь? Что делать, как быть?" А что мы могли ответить в ту пору? Разве то, что вот думаем, верим, готовится могучий встречный удар, он остановит захватчиков, а потом вышвырнет их вон из Советской страны, да только когда это грянет, неведомо покуда нам самим…
Но эти вопросы, терзавшие души многих, не остались, конечно, без ответа в партийных и государственных документах, обращенных к народу.
В 1-е дни июля мы увидели двигавшиеся на восток вдоль 1 из главных магистралей тех мест огромные толпы беженцев, покинувших родные места, которым грозила оккупация фашистов. Обессиленные, голодные, они упрямо шли и шли, кто с вещами, кто без них, ведя за руки детей. По обочинам вперемешку с раздувшимися трупами лошадей и коров лежали убитые во время недавнего налета авиации гитлеровцев мирные люди. Фашистские асы буквально охотились за каждым человеком.
И все же "добровольно эвакуируемые", как аттестовали себя беженцы, решительно продолжали свой путь. На машинах нашего медсанбата были мешки с сухарями, и мы делились ими с этими несчастными, измученными, дорогими нам соотечественниками.
А вскоре появились советские самолеты. Они сбрасывали на пути движения людской массы газеты "Правда", "Известия" с речью Председателя Государственного Комитета Обороны И.В.Сталина от 3.7.1941г. Люди хватали газетные листы, черпали в них главное для себя - надежду. Это было выступление, говорившее народу правду, говорившее ее так, как и следовало в такой обстановке. Каждое слово этого документа убеждало, что победа в конечном счете будет за нами, враг будет разбит. То был суровый и четкий наказ, как жить, бороться и побеждать ненавистного врага, боевой призыв ко всему советскому народу в тылу и на фронте.
Перед глазами мысленно возникают разные картины той грозной поры.
Июльским днем наши машины двигались на юго-восток, по направлению к Казатину. В дороге перебинтовывали раненых, кормили их, давали им лекарства. По шоссе шли воинские части, выведенные из боя. Стояла нестерпимая жара. К ночи сделали остановку. Еще раз осмотрели раненых, накормили и напоили их, а затем, выставив караул, мигом уснули в кузовах и кабинах грузовиков.
Когда рассвело, к кабине 1-й машины, где я находился, подошла старая женщина, гнавшая корову на пастбище. Она толкнула меня в плечо, сказав: "Сынок, тут нимци".
Я сразу же очнулся и отдал по колонне команду немедленно трогаться в путь. Едва успели отъехать, как слева от нас в небе появились немецкие самолеты и начали выбрасывать десант. Нам удалось перевалить через холм и исчезнуть из поля зрения парашютистов раньше, чем они приземлились. Но сразу же впереди головной машины разорвался снаряд, вероятно, небольшого калибра. За ним - 2-й, 3-й. Колонна остановилась, пережидая обстрел. Над нашими головами вдоль основной дороги курсировал фашистский самолет-разведчик.
Через несколько минут мы двинулись в путь. В 20км на станции готовилась к отправке санитарная летучка. Мы перенесли на поезд привезенных раненых и предупредили начальника летучки военврача 3-го ранга Б.В.Степанова о том, что 2 красноармейцев (как сейчас помню, это были В.Андреев и Т. Галушко) нуждаются в постоянном наблюдении, поскольку при перевязке у 1-го открылось обильное кровотечение из раны левого бедра, а у 2-го - из правого плеча.
Раненые лежали на открытых платформах. Стоял палящий зной. Всем постоянно хотелось пить. От платформы несло запахом гноя и несвежей крови. Легкий ветерок далеко разносил смрад. Как раз в момент погрузки раненых налетели "юнкерсы" и начали бомбить. Не знаю, чего больше было в наших сердцах - боли от того, что мы не могли защитить своих подопечных, или ненависти к фашистским извергам, добивавшим раненых.
Наступили сумерки. Летучка тронулась в путь. Мы же направились к опушке леса, где располагались войска. Там узнали, что положение вновь осложнилось. Под натиском танковых соединений врага стрелковая дивизия вынуждена была отступать.
Транспорт с людьми и военной техникой, в т.ч. 2 госпиталя на конной тяге, был направлен к Житомиру. Внезапно появившиеся фашистские самолеты подвергли жестокой бомбардировке нашу колонну.
Вокруг нас, среди дымящихся воронок, - кровь и смерть. Мои глаза были запорошены землей, голова кружилась и к горлу подкатывала тошнота, звенело в ушах и подкашивались ноги. Но это была минутная слабость. Сам не заметил, как вскочил, отряхнулся и бросился к лежащим на земле людям. Собрался и остальной медсанбатовский люд. Накладывали повязки, жгуты для остановки кровотечения, провизорные шины из подсобного материала (все фабричные шины были израсходованы), фиксировали переломы любыми средствами. Затем, не теряя времени, начали эвакуацию раненых. Мы поместили их в местную больницу, только 4 легкораненых из нашего медицинского подразделения оставили с собой.
Прежде чем покинуть больничный двор, обошли привезенных раненых. Их было несколько сот. Удостоверились в том, что все они взяты под присмотр медицинским персоналом больницы. О последующей эвакуации раненых позаботилась, как было положено, медико-санитарная служба нашей 6-й армии. А мы поехали догонять свою дивизию, которая занимала новые позиции на фланге армии.
В другой раз в пути стали объектом нацистской психологической обработки. Вражеские самолеты разбрасывали листовки, попавшие и в наши машины. Они были рассчитаны на дураков: бороться с "доблестными армиями фюрера", мол, "совершенно бессмысленно, коммунисты и комиссары проиграли войну", выход-де один: "Сдавайтесь в плен! Кто сдастся, тому будет сохранена жизнь!" Мы такими листовками пользовались разве что для простейших санитарных нужд.
Однако и сами фашисты знали им цену. Вслед за этими листовками на дорогу, но которой следовало немало полуторок с людьми, посыпались бомбы. Они рвались кругом. Минутами казалось, что все небо заполнено вражескими самолетами. В воздухе стоял чудовищный рев.
Но вот отрадная закономерность: чем больше ярились фашисты, тем спокойнее, увереннее становились наши люди. Инстинкт самосохранения, присущий всем нам от природы и дававший себя знать на войне поначалу весьма чувствительно, требуя изрядного внутреннего напряжения, чтобы обуздывать его, как-то стушевался, "залезал под мышку", как шутили у нас. Секрет тут был, думается, не столько в силе воли и отнюдь не в равнодушии привычки - апатично примириться с опасностью смерти вряд ли возможно. Возросшее самообладание и должная выдержка военных медиков шли прежде всего от переполнявшего нас чувства ответственности за беспомощных раненых, доверенных нам, от глубокого сострадания к страждущим воинам, мгновенно становившимся для нас близкими и родными людьми. Впрочем, тут был связан в единый узел целый комплекс эмоций и размышлений. Они включали в себя и пламенеющую ненависть к фашистскому зверью, и несгибаемую волю к нашей победе - эту ведущую ось всей советской жизни во время войны.
Так или иначе, медики Красной Армии и в кромешном аду бомбежек, артиллерийских обстрелов делали свое высокогуманное, важное дело: выводили раненых из состояния шока, накладывали на раны стерильные повязки, останавливали кровотечения, уменьшали мучительные боли с помощью лекарств, улучшали самочувствие и отправляли пострадавших в медсанбаты, где оперировали немедля.
А как мужественно держались при этом наши раненые! Они всячески старались помогать врачам, как бы не думая о себе, сдерживали на медицинских процедурах выражения своих страданий, хотя те были мучительны. Когда же совсем приходили в себя, 1-м вопросом было: "Как там на фронте?" И нередко тут же сами отвечали: "Ну не теперь, так потом, вскорости, мы дадим им жару, проучим на всю жизнь!" Это "мы" звучало в устах израненного, а то и изувеченного так, что у медиков, чего только не насмотревшихся, комок вставал в горле, не от сострадания - от гордости за советских людей.
Тем временем наш медсанбат продолжал маневрировать вместе с дивизией. Когда обстановка стабилизировалась хотя бы на сутки, в медсанбатах и госпиталях шла активная обработка ран, перевязка поврежденных сосудов, наложение съемных гипсовых шин и лечение тех, кого нельзя оперировать. Все делалось быстро, качественно. Всех, кого можно и нужно, готовили к эвакуации.
Разница в объеме хирургической помощи на разных этапах наших фронтовых путей-дорог заключалась в том, что, когда медсанбаты и хирургические подвижные полевые госпитали стояли на месте, в условиях некоторой стабильности, расширялся перечень сложных операций на органах брюшной полости, грудной клетки, черепа. А если боевая обстановка вынуждала часто перемещаться, объем такой помощи сокращался, наиболее сложные операции переносились в тыловые госпитали.
Однажды не успело иссякнуть вражеское наступление на очередной рубеж, обороняемый нашей дивизией, как послышался гул немецких самолетов, летевших почему-то с востока. Гул сопровождался взрывами бомб. 2 самолета спустились совсем низко и на бреющем полете стали расстреливать живые цели.
Внезапно, подобные молнии, появились советские истребители. Фашисты пустились наутек. 1 "хейнкель" тотчас ткнулся носом в землю и взорвался. Другой, тоже подбитый, полетел, снижаясь, с дымным шлейфом. Остальные воздушные пираты унеслись на запад. Исчезли и наши соколы.
Фашистские бомбы оставили жертвы. Я отделался мелочью - отбросило воздушной волной к стене сарая. Придя в себя, увидел напротив, через дорогу, окровавленного командира, распростертого на зеленой лужайке. Бросился к нему, за мной - военфельдшер, вскоре подъехали санитары на двуколке.
Командир был в тяжелейшем состоянии. Осколок бомбы попал ему в живот. Я с большим трудом затампонировал рваную рану, дал несколько глотков спирта из фляги, подкожно ввел морфий и туго-туго забинтовал живот. Все это было сделано, разумеется, на клеенке, расстеленной на траве, и по возможности следуя правилам антисептики.
Остальные пострадавшие получили легкие ранения. Им тоже оказали 1-ю помощь. Затем солдаты помогли перенести тяжелораненого на двуколку. Его и несколько других раненых мы передали из нашего медсанбата на попечение медсанбата, который развертывался поблизости.
Не успели толком перевести дыхание, налетела новая стая хищников. Они начали бомбить линию обороны советских войск. Кое-что перепадало на нашу долю. Тут же забили зенитки, мы и не знали, что их здесь так много. Они охватывали вражеские самолеты в огненное кольцо. "Мессеры" и "хейнкели" пытались вырваться, но кольцо разрывов зенитных снарядов сжималось все теснее, вражеские самолеты стали загораться. 1, пылая как факелы, неслись штопором к земле, другим удавалось вырваться. Клубы черного дыма от уничтоженных вражеских самолетов висели над нами. Медики кричали зенитчикам:
- Еще, ребята! Бейте гадов! Молодцы!…
Ликуя в такие светлые мгновенья, мы, конечно, не самообольщались, враг был силен и теснил нас. Тем не менее эти мгновенья еще более укрепляли нашу уверенность в будущем.
К середине июля фронтовые пути-дороги привели группу медиков из нашего медсанбата в составе врача В.Скуратовского, 2 военфельдшеров и меня с машиной раненых в город Черкассы, находившийся на правом берегу Днепра. Накануне на переднем крае мы оказали 1-ю помощь этим раненым. Но они нуждались в серьезных хирургических вмешательствах, которые были невозможны в сложившейся там обстановке. Поскольку дивизию стали выводить из боя в направлении к Черкассам, решили доставить их в тамошний госпиталь, ближайший к нам.
Раненых прооперировали при нашем же участии: у 2 были удалены поврежденные сегменты тонкого кишечника, у 1 ампутирована нога, у 3 произведена активная хирургическая обработка стоп и остальным сделано все необходимое.
Успокоившись за дальнейшую судьбу подопечных, направились в горвоенкомат получить ориентировку. Там узнали, что дивизия, которой мы приданы, уже на левом берегу Днепра - отправлена на переформирование, которое потребует времени, и нам, стало быть, следует отправляться за ней. Тут же посоветовались вчетвером и решили обратиться к горвоенкому. Я заявил от лица всех своих коллег:
- Мы нужны здесь, а на переформировании будем только терять без пользы время. Просим определить по специальности в любую действующую часть.
- Все правильно, - сказал горвоенком, - направим вас в госпиталь.
Так мы с Володей Скуратовским стали врачами-хирургами черкасского госпиталя, который действовал на базе городской больницы.
Разговор с начальником госпиталя был короток. Мне он сказал: "Начинайте работать в отделении газовой гангрены и столбняка". Остальные были направлены в приемно-сортировочное отделение.
Госпиталь был переполнен тяжелоранеными. Это были привезенные с переднего края фронта воины и подобранные на улицах после бомбежек местные жители: женщины, старики, дети.
Время подгоняло нас. Поступавшие с переднего края ходячие раненые и привезенные на повозках, автомашинах тяжелораненые нуждались в срочной сортировке, иными словами - в определении характера повреждения и хирургической обработки. Госпитальные койки были полностью заняты. Требовалось соорудить навесы в больничном парке, превратить их в приемно-сортировочные отделения. И это было сделано за день.
С 15 июля у меня началась круглосуточная работа: по 15, 18, а порой и по 24 часа приходилось стоять на ногах у операционного стола. Временами наркоз действовал не только на раненых, но и на медицинский персонал, принимавший участие в операциях. Чтобы вернуться к норме, нюхали нашатырь.
Эти трудные дни и ночи заново ожили перед моими глазами много лет спустя, когда я читал роман Михаила Шолохова "Они сражались за Родину", в особенности те его страницы, которые переносят читателя в операционную медсанбата, недалеко от переднего края.
Помните, как под конец операции, сделанной молодым хирургом Звягинцеву, у него "и боль уже стала какая-то иная, усмиренная, тихая, как бы взнузданная умелыми и умными руками хирурга…
А хирург тем временем стоял, вцепившись обеими руками в край белого, будто красным вином залитого стола, и качался, переступая с носков на каблуки. Он спал… И только когда товарищ его - большой чернобородый доктор, только что закончивший за соседним столом сложную полостную операцию, - стянув с рук мягко всхлипнувшие, мокрые от крови перчатки, негромко сказал: "Ну, как ваш богатырь, Николай Петрович? Выживет?" - молодой хирург очнулся, разжал руки, сжимавшие край стола, привычным жестом поправил очки и таким же деловитым, но немного охрипшим голосом ответил:
- Безусловно. Пока ничего страшного нет. Этот должен не только жить, но и воевать. Черт знает, до чего здоров, знаете ли, даже завидно… Но сейчас отправлять его нельзя: ранка 1 у него мне что-то не правится. Надо немного выждать.
Он замолчал и еще несколько раз качнулся, переступая с носков на каблуки, всеми силами борясь с чрезмерной усталостью и сном, а когда к нему вернулись и сознание и воля, он опять стал лицом к завешенной защитным пологом двери палатки и, глядя такими же, как и полчаса тому назад, внимательными, воспаленными и бесконечно усталыми глазами, сухо сказал:
- Евстигнеев, следующего!"
А следующий раненый не заставлял себя ждать. Интервалы для передышки выпадали только между операциями и в те моменты, когда надо было проверить состояние раненых, особенно перед эвакуацией.
Тогда-то я хорошо понял, что отправить раненого в дальний путь - операция, пожалуй, более ответственная, чем хирургическая. Ведь пропустить ранние признаки газовой гангрены и столбняка не менее опасно, чем не предвидеть возможности кровотечения. Любые наши манипуляции в случае распространения инфекции газовой гангрены - лампасные продольные разрезы, различные лекарства, в т.ч. противогангренозная сыворотка, - не спасали пострадавшего. Невидимая палочка, так называемая бактерия анаэробная, становилась злым и коварным хозяином организма, подавляла все его защитные барьеры, приводила к газовому сепсису, заканчивавшемуся смертью.
За время работы в отделении газовой гангрены и столбняка я убедился и в том, что, если столбняк поражает верхний плечевой пояс, надо принимать экстренные меры - широко раскрывать раны, орошать их перекисью водорода, не жалеть противостолбнячной сыворотки, переливать кровь. В противном случае гибель от удушья, от тяжелых судорог, от тяжелейшей интоксикации будет неминуема.
Перегрузка госпиталя тяжелоранеными и недостаточный уход за ними обострили нужду в медицинских сестрах. Обратились за помощью к местным жительницам и студенткам учебных заведений. Они горячо откликнулись, объявили о своем шефстве над госпиталем, взяли на себя основную тяжесть ухода за ранеными и больными. Это позволило медицинским сестрам лучше выполнять лечебные назначения, быстрее и полноценнее готовить раненых к эвакуации.
В госпиталь то и дело доносились гул самолетов, пальба зениток, грохот бомб. Фашисты упорно атаковали мост через Днепр, по которому шло все движение из района, прилегающего к Черкассам. Не 1 вражеский самолет был сбит зенитным огнем около моста. Но разрушить мост фашисты так и не смогли.
С переднего края к нам прибывали все новые раненые. Как всегда, кое-кто стонал, плохо перенося боль, другие молчали, не жаловались, хотя ранения у них были куда опаснее. Я осматривал раненых, отбирая, так сказать, свой контингент.
Однажды обнаружил в группе прибывших раненых 6 человек, у которых можно было подозревать газовую гангрену, и 1 с явными признаками столбняка. Тотчас оказал всем медицинскую помощь: ввел противогангренозную сыворотку, необходимые лекарства, четырем сделал длинные разрезы, широко обработал огнестрельные раны, дал выпить по 100г чистого спирта, а 1 вынужден был ампутировать голень (она была размозжена, а стопа вовсе оторвана) и сделать дополнительные разрезы до трети бедра. Эту группу тяжелораненых выхаживали у нас 2 недели. Им стало лучше.
Несмотря на опасную обстановку в районе Черкасс, не всех раненых можно было по медицинским показаниям эвакуировать в тыл. Мы не спускали с них глаз, интенсивно вели хирургическое лечение, делали переливания небольших доз крови, вводили физиологический раствор, лекарственные препараты, старались как можно лучше кормить.
Спустя 2 недели всех этих отставших раненых можно было перевозить, и нам удалось благополучно отправить их на очередной санитарной летучке в тыл. К тому времени с лиц их исчезли черты бессилия или вовсе обреченности, в глаза вернулись ясность, уверенность, а к некоторым - улыбка.
царфис п, записки военного врача, царфис, п, записки, военного, врача, медосмотр, медкнижка, медицинская справка
царфис п; записки военного врача; царфис; п; записки; военного; врача